Ночью становится Одиноко.Одиночество-фамилия-имя-отчество-одиночество.Ты остаешься один под большим одеялом в большой,темной комнате,и стены давят на тебя со всех сторон,и единственным выходом остается подоконник и окно,которое хоть как-то расширяет пространство.Единственным собеседником в этот час может стать небрежно нарисованная на бумаге рожица,которая внимательно слушает все те глупости,которые ты рассказываешь.Но этого недостаточно.Хочется,чтобы именно сейчас кто-нибудь написал,позвонил-неважно,но просто вспомнил о тебе.
И ты сыграешь азбуку морзе
Симфонию Глюка
На клавиатуре
Смотри,мы уже потеряли тени
Я прохожу только между и мимо
Я продолжаю линию жизни тонким железом до точки пульса
Только дай мне знать,когда захочешь проснуться
Будем заново учиться ходить по небу
Никаких светофоров,разделительных полос
И где бы я не был,где бы я не был
Иди на мой голос,иди на мой голос
Те же знакомые люди,те же портреты на фоне
А мне хочется новых прелюдий,хочется новых симфоний
Вспомни,за этим окном впервые...
Мы продолжаем жить.
Мы читаем или пишем стихи.
Мы разглядываем красивых женщин,
улыбающихся миру с обложки
иллюстрированных журналов.
Мы обдумываем своих друзей,
возвращаясь через весь город
в полузамерзшем и дрожащем трамвае:
мы продолжаем жить.
Иногда мы видим деревья,
которые
черными обнаженными руками
поддерживают бесконечный груз неба,
или подламываются под грузом неба,
напоминающего по ночам землю.
Мы видим деревья,
лежащие на земле.
Мы продолжаем жить.
Мы, с которыми ты долго разговаривал
о современной живописи,
или с которыми пил на углу
Невского проспекта
пиво, --
редко вспоминаем тебя.
И когда вспоминаем,
то начинаем жалеть себя,
свои сутулые спины,
свое отвратительно работающее сердце,
начинающее неудобно ерзать
в грудной клетке
уже после третьего этажа.
И приходит в голову,
что в один прекрасный день
с ним -- с этим сердцем --
приключится какая-нибудь нелепость,
и тогда один из нас
растянется на восемь тысяч километров
к западу от тебя
на грязном асфальтированном тротуаре,
выронив свои книжки,
и последним, что он увидит,
будут случайные встревоженные лица,
случайная каменная стена дома
и повисший на проводах клочок неба, --
неба,
опирающегося на те самые деревья,
которые мы иногда замечаем....
Не верили, считали - бредни,
Но узнавали от двоих,
Троих, от всех. Равнялись в строку
Остановившегося срока
Дома чиновниц и купчих,
Дворы, деревья, и на них
Грачи, в чаду от солнцепека
Разгоряченно на грачих
Кричавшие, чтоб дуры впредь не
Совались в грех, да будь он лих.
Лишь бы на лицах влажный сдвиг,
Как в складках порванного бредня.